ernestine_16

«Молодой колхозник», №5, стр.26-27, издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия», 1940.

Как гимнописец воспел захват Польши...

На заставе смех и шёпот,
Разговоры у крыльца, —
Примеряет дядя Степа
Форму красного бойца.
Но бойцу такого роста
Подобрать шинель не просто
Он затянется ремнём,
А шинель трещит на нём,
Гимнастёрка коротка, —
До локтя видна рука.
Сапоги несут со склада,
Для степановой ноги,
Даже мерить их не надо —
Не годятся сапоги.
Интендант стоит — смеётся:
— Не предвиден рост такой.
Все довольствие придётся
Шить в военной мастерской.
На границе есть застава,
О заставе этой — слава.
Дядя Степа скоро год
На заставе той живёт.
Он живёт на всём готовом,
Он привык к порядкам новым,
Он всегда стоит в строю
Самым первым, на краю.
Знают лично дядю Степу
Все начальники застав.
Уважает дядю Степу
Пограничный начсостав.
Он зелёные петлицы
Носит с гордостью большой,
Срочной службе на границе
Отдаёт себя душой.
Тёмной ночью, в поздний час
Объявил майор приказ.
В темноте на правом фланге
Раздаётся Стёпин бас:
«Я готов служить народу,
Нашим братьям, землякам,
Чтоб навечно дать свободу
Батракам и беднякам.
Я возьму сегодня в бой
Пограничный столб с собой,
И он в землю будет врыт,
Где мне родина велит».

Наступают наши части,
Отступает, польский пан.
Мы несём с собою счастье
Для рабочих и крестьян.
Занят Львов, и взято Гродно,
За спиной бойцов Столбцы.
Мощной силою народной
В бой бросаются бойцы.
Вот идёт, нахмурив брови,
Дядя Степа — рядовой.
На лету гранаты ловит
У себя над головой.
Взял вельможный офицер
Дядю Степу на прицел.
Залп.
Рассеял ветер дым —
Стёпа цел и невредим.
Поднял руки бледный пан,
Перед ним стоит Степан.
Дядя Стёпа, как игрушку,
Отпихнул ногою пушку:
«Прóшу пане, сдать наган,
Прóшу в плен, вельможный пан».
Не хотят солдаты драться,
А хотят идти сдаваться.
Офицер кричит: «За мной!»
А солдат кричит: «Домой!»
Вылезает из окопа
Офицер-парламентёр.
А навстречу дядя Стёпа —
Бывший слесарь и монтёр.
Офицер идёт к монтёру:
«Что вы просите от нас?»
А в ответ парламентёру
Раздаётся Стёпин бас,
Говорит Степан: «Солдаты,
Украинцы-земляки,
Белорусские ребята,
Польских панов батраки,
Мы пришли не с вами драться, —
Мы несём конец панам,
Выходите к нам брататься,
Подходите, братцы, к нам!
Вас в деревне ждёт работа,
Вам домой давно пора!»
И пятьсот солдатских глоток
Громко крикнули: «Ура!»
И пятьсот солдат вздохнули,
Что идти не нужно в бой,
И пятьсот штыков воткнули
Прямо в землю пред собой.
На вагонах всюду пломбы,
А в вагонах всюду бомбы,
В длинных ящиках патроны,
На платформе броневик.
Тянет польские вагоны
Очень старый паровик.
Паровик ползёт, гудит,
Машинист вперёд глядит,
Машинист — рабочий парень –
Офицеру говорит:
«От вокзала до вокзала
•Сделал рейсов я немало.
Но готов идти на спор,
Это — новый семафор».
Подъезжают к семафору,
Что такое за обман? —
Никакого семафора,
На пути стоит Степан,
Он стоит и говорит:
«Не спешите, не горит!
Я нарочно поднял руку
Показать, что путь закрыт.
Руки вверх! Оружье вниз!
Выходите, машинист.
Вылезайте, офицер —
Этот груз для СССР!»
Офицер стоит, трясётся,
Машинист над ним смеётся,
И в душе доволен он,
Что задержан эшелон.
Без бензина, без резины,
В чистом поле, вдоль шоссе
На боку лежат машины
Покалеченные все.
Мимо них идут солдаты
Без начальства, без штыка,
Без винтовки, без гранаты —
Их дорога далека:
Кто к жене, а кто к невесте,
Чтобы жить с родною вместе,
Чтобы хлеб не сеять панский
А рабочий и селянский,
Печи класть, коней ковать,
Жить, ни с кем не воевать.
Украинцы и евреи,
И поляки — батраки...
Рядом катят батареи
Наши красные полки.
Громыхают наши танки,
Пулемётные тачанки,
Тягачи, грузовики,
Кухни и броневики.
И ведут их командиры
И бойцы — большевики.
Ясный день. Не видно дыма,
Не слышна нигде стрельба.
Вот идут связисты мимо
Телеграфного столба,
Посмотрели: «Вот беда!» —
Перебиты провода,
Это значит, нету связи
Ни туда и ни сюда.
Командир наверх глядит,
Командир полка сердит,
Командиру, как нарочно,
Этот провод нужен срочно.
Обратились к дяде Стёпе:
«Помогите нам в беде».
Отвечает дядя Степа:
«Нужен провод? Срочно? Где?»
Заработал телефон.
И никто не удивлён —
Дяде Степе из-за роста
Быть связистом очень просто.

Старый граф магнат, помещик
В чемодан бросает вещи —
На рассвете он бежит,
Путь в Румынию лежит.
Панский пёс — лохматый, сонный —
Чешет спину у крыльца...
С командиром отделённым
Шли в именье два бойца,
Вдруг забор, а на заборе
Стёкла вставлены торчком,
И ворота на запоре,
И калитка под замком.
Заглянул Степан во двор
Через каменный забор,
Руку сверху протянул,
Все запоры отомкнул,
И повёл Степан бойцов
Прямо к пану на крыльцо.
Задохнулся пан от злости:
«Что за люди? Что за гости?
Безобразие в стране!
Гайдуки, скорей ко мне!»
Арестован польский пан,
Говорит ему Степан:
«Вы в Румынию спешили,
Только нам не по пути.
Мы, бойцы, сейчас решили
Вас поближе отвезти.
Мы поедем налегке
На простом грузовике,
Мне в такой малолитражке
С вами рядом негде сесть.
И надел шофёр фуражку,
И Степану отдал честь.
У реки камыш дрожит,
В камышах боец лежит.
Он лежит, и встать не может —
Помогите! С ним беда!
Только врач ему поможет,
Санитары, все сюда!
Прибежали два бойца,
А на Стёпе нет лица:
«Поскорей сапог снимайте
Рана свежая горит,
Поспокойней поднимайте!»
Дядя Стёпа говорит:
«Я упал куда попало —
Не хватило больше сил,
Я живого генерала
При паденье придавил.
Как бы этот генерал
В суматохе не удрал».
Дядя Стёпа в ногу ранен,
Он лежит без сапога,
Двадцатью двумя бинтами
Забинтована нога.
Громко хлопнула калитка,
Это — почта в лазарет.
Дяде Стёпе есть открытка,
Три газеты и пакет.
Развернул Степан газету
И приятно удивлён —
На странице два портрета,
На одном портрете он.
Прочитал Степан бумагу
И приятно удивлён —
Он узнал, что за отвагу
Он медалью награжден.
И забыв, что ноет рана,
Что вставать запрещено,
Поднялся боец с дивана,
Отворил во двор окно.
И вошёл в палату ветер,
Солнце львовское вошло,
Заиграло на паркете
И на стенах расцвело.
И сказал Степан: «Ребята,
Хорошо на свете жить!
Хорошо у нас, ребята,
В Красной армии служить!»

В начале 80х в телевизионной политической передаче показали семью, вернувшуюся из Израиля. Не знаю, сколько им заплатили ( а наверняка ж!) и чем накормили, но хозяин семейства брызгал слюной, до чего им в Израиле не свезло. Подробностей не вспомню, но всё там было им не так: и жарко, и язык учить заставляли, и работать без дураков ( а не так, как они привыкли). В общем, ужасный ужас, сочувствуйте, люди! Бо теперь они вернулись, что доказывает, что ссср таки оплот, а не то, что мы все про него думали!
Особенно запомнилась их бабушка, лет 80ти, она покачивалась, сидя на чемодане, и, полузакрыв глаза, твердила без конца:
- Израааааиль!.. Это фашісская странааааа!..

Интересно, куда они уехали в 1990е.

Вот это действительно была совецкая контрпропаганда, а не мальчики в трусиках.

"В Вытегре посреди камышей и кувшинок стоит подводная лодка, переделанная в музей. Когда-то на ней ходили в походы 80 моряков. Когда не нужно было прятаться и экономить энергию, подводникам показывали кино. Кино на пленке - тяжелая и громоздкая штука, поэтому на лодке разрешено было иметь только один фильм. На этой субмарине показывали "Чапаева". Всегда"(с).

Всюду благоденствие и лёгкий, неназойливый флирт.

Подобный тест в вузе второй половины 80х гг должен быть составлен особым образом: ответы предполагались двойного выбора - либо +, либо -. Объем проверяемых знаний был крайне мал.
Для такого теста требовались карточки: ФИО студента, дата проведения теста, далее №№ ответов. Чтобы снабдить студентов этими карточками, их следовало распечатать. Печатали на пишущей машинке 2-4 экземпляра, остальное нужно было отксерить. Ксерокс находился в одном из корпусов вуза, в библиотеке. Для ксерокопирования каких-либо учебных материалов требовалось подписанное проректором заявление и разрешение-литирование (цензура) - чтобы получить последнее, требовалось ехать в специальное помещение в центре города и оставлять там образец карточки с заявлением, а через неделю забрать. Но полученное разрешение на ксерокс еще ничего не обещало: туда была очередь. Выждав положенный срок, готовые карточки забирались в строго означенное время ( дверь в помещение, где стоял ксерокс, была всегда закрыта во избежание...) Не верилось, что в вузах США множительные аппараты стояли в коридорах, и любой мог подойти и отксерить всё, что пожелает.
На готовых карточках студентами вписывались ответы, которые должна была обработать машина-ЭВМ. Машинный зал находился в особом корпусе университета. Сначала необходимо было позвонить туда и получить "машинное время". Это почти всегда было невозможно: заказчиков с более солидными проблемами было множество, проследить очередность было немыслимо, машины часто ломались, операторы-девчонки постоянно уходили то на перерыв, то в декрет. Получив машинное время ( время на обработку этих карточек), следовало снова оформить заявление за подписью проректора, где указать точно полный объем работ и это время.
Далее сотрудник кафедры отвозил карточки на ЭВМ (которые в те годы бесстыдно стали звать компьютерами), ждал неделю-другую, после чего получал распечатку результатов теста, который можно было проверить минут за 15, имея под рукой правильные ответы.
Когда в аудиториях появились компьютеры, я уже не помню.

"Инженер высок, мускулист. Холодный ветер, нежаркое солнце, дождь и ледяная крупа грубо, до шершавой красноты обработали его лицо.
— Я работаю на Беломорстрое с самых первых дней, — говорит он. — Великие трудности были преодолены и каналоармейцами, и чекистами. Чекистам было труднее. Вы только подумайте, в ходе строительства нужно было перевоспитать разнокалиберных преступников. Перековать разнузданных, оголтелых, ожесточенных разгильдяев в армию тружеников! Задача для титанов. — Он внимательно оглядел обступивших его писателей и закончил: — Люди делают революцию. Революция делает людей.
— А что побудило вас приехать сюда, на север? Давно вы работаете с чекистами? Инженер молчал. Потом сказал: — Произошло недоразумение, товарищи. Я не вольнонаемный. Несколько лет назад я был осужден. Сюда попал в числе тысяч себе подобных. Но я привык не отделять себя от чекистов. Делаем одно дело. Работаем все по-ударному. Инженер ушел на безлюдную корму. Мы проводили его взглядами".
Из воспоминаний Александра Авдеенко о Беломорканале

"Типичное содержание мемуаров: в нашу боевую группу входили "Рябой", "Генрих", "Бобби", "Фаня", "товарищ Иван", "Соломон" и "Черт". Оружие нам привозил товарищ Людвиг и еще один товарищ из Бельгии, имя которого не помню. Один раз они даже привезли два пулемета. Вальнули фараона. Потом заподозрили, что "Генрих" - провокатор из охранки и тоже вальнули его. Ограбили казенную винную лавку. Из Выборга приехал "Конь", открыл бомбистскую мастерскую, учил нас кидать бомбы. Пришли на завод, а там ренегаты не хотят на забастовку с сознательными товарищами идти. Объяснили им, что переломаем за отступничество все кости и они сразу согласились. Вальнули черносотенца на заводе, нашли у него групповой снимок рабочих. Решили, что это черносотенная ячейка, переловили всех по одному, поломали руки-ноги, забрали деньги. Приехал товарищ Кацнельсон из Центра, велел временно свернуть операции и не высовываться. Потом была революция. Фаня умерла от туберкулеза, "Рябой" от запущенного сифилиса, "Черт" и "Соломон" занимают высокие посты в ОГПУ. А я член общества ссыльных и политкаторжан и ответственный работник ВСНХ. Издательство "Старый большевик" 1932 год. А потом смотришь их биографии дальше, а там и "Черта" и "Соломона" и рассказчика расстреляли в 1938 году"(с).

Справа отдел Нитки-Пуговицы.
Обратим внимание на катушки ниток, насаженные на шампуры - какое разноцветье и разнообразье!
Не забудем-не простим также и отдел тканей - он слева. Одинаковые немногочисленные рулоны ацетатного шелка и мрачного драп-чучу.
Это ЦУМ миллионного города.
Это 1985й год и постановочный, ленфильмовский кадр.
Лучшего не нашлося...