Каждый раз на праздники бабушка, тетя Люда и Боречка пекли пироги. Когда Боречка месил и раскатывал тесто, его толстые щеки тряслись, как холодец в миске.
Для холодца покупались на базаре настоящие свиные ножки, с копытцами. Вредный Толька пугал Катю: изображал свинячьими ножками на табуретке танец маленьких лебедей.
Еще он любил брать за кончики крылышек сырую куриную тушку и заставлял ее, безголовую, пританцовывать на столе:
- Прыг-скок
С пятки на носок...
Бледная тушка равнодушно подпрыгивала. Катю тошнило от ужаса, а вредный Толька не унимался. Из-за спины тети Люды он показывал Кате на тёмный коридор и шептал, выпучив глаза: "Медведь!"
Ну кто ж сомневается: медведь - бесформенный кусок коридорной темноты - живет в глубине вешалки, под шубами и пальто. Вытянув толстые лапы вперед, он стоит, невидимый, и сопит. Ждет, когда Катя, обмирая, пробежит из кухни в уборную, на свой холодный горшок.
В уборной зато очень красиво. Там в углу наставлены стеклянные баночки с золотой и серебряной краской. Это от ремонта осталось, когда в угловой комнате делали на стене накат резиновым валиком.
Вредный Толька проводил ложкой по Катиному затылку и говорил, что от этого у нее остался накат - рисунок из золотых листиков. Катя вертелась перед зеркалом, стараясь рассмотреть листики, а Толька гоготал:
- Обдурили дурака
На четыре кулака!
А все-таки красиво, наверное, когда у тебя на шее серебрится листик. Или розочка.
К праздничному столу просили у соседей четыре стула. Соседей тоже приглашали.
Дедушка сначала ни с кем не разговаривал, в своей тарелке молча резал холодец ножом.
Но после курицы, пирогов и селедки с луком делался веселый, румяный, и пел:
- Отчего ты, лысый,
Без волос остался?
Оттого, что рано
С девками спознался!
Тетя Люда, дедушкина жена, приносила из угловой комнаты свой баян. Мама и все гости быстро выходили из-за стола, чтобы танцевать, а бабушка торопливо скатывала рулетиком длинную полосатую дорожку на полу.
Боречка сначала грустил за столом, а потом начинал медленно петь скучным голосом свой любимый "Марш целинников":
- Едем мы, друзья-аааа
В дальние края-аааа...
Станем новосёлами
И ты... и я...
Кате слышалось:
"Станем невесёлыми
И ты... и я..."
Дедушка и Боречка пытались перекричать друг друга:
- Как в колхозе "Зверево"!
Зарезали мерина!
Кому - сиськи! Кому - бок!
Председателю - пупок!!!
- Мммммы пришли чуть свеееет...
Друг за друуугом... вслеееед...
...Нам вручил путёвку
Ком-со-мооооооооольский комитеееееееееет...
Едем мы, друзья-аааААААААА...
Тетя Люда каждый раз показывала гостям синюю коробочку с Боречкиным орденом за целину.
- Во какой сынок!Теперь абы только женился, - шептала она соседкам. - Как только поженится - можно спокойно и умереть.
Катя представляла себе Боречкину свадьбу, как он скучает за столом возле белой кружевной невесты - а рядом, на дедушкиной оттоманке, с удовольствием умирает румяная тетя Люда, с баяном в обнимку.
Для холодца покупались на базаре настоящие свиные ножки, с копытцами. Вредный Толька пугал Катю: изображал свинячьими ножками на табуретке танец маленьких лебедей.
Еще он любил брать за кончики крылышек сырую куриную тушку и заставлял ее, безголовую, пританцовывать на столе:
- Прыг-скок
С пятки на носок...
Бледная тушка равнодушно подпрыгивала. Катю тошнило от ужаса, а вредный Толька не унимался. Из-за спины тети Люды он показывал Кате на тёмный коридор и шептал, выпучив глаза: "Медведь!"
Ну кто ж сомневается: медведь - бесформенный кусок коридорной темноты - живет в глубине вешалки, под шубами и пальто. Вытянув толстые лапы вперед, он стоит, невидимый, и сопит. Ждет, когда Катя, обмирая, пробежит из кухни в уборную, на свой холодный горшок.
В уборной зато очень красиво. Там в углу наставлены стеклянные баночки с золотой и серебряной краской. Это от ремонта осталось, когда в угловой комнате делали на стене накат резиновым валиком.
Вредный Толька проводил ложкой по Катиному затылку и говорил, что от этого у нее остался накат - рисунок из золотых листиков. Катя вертелась перед зеркалом, стараясь рассмотреть листики, а Толька гоготал:
- Обдурили дурака
На четыре кулака!
А все-таки красиво, наверное, когда у тебя на шее серебрится листик. Или розочка.
К праздничному столу просили у соседей четыре стула. Соседей тоже приглашали.
Дедушка сначала ни с кем не разговаривал, в своей тарелке молча резал холодец ножом.
Но после курицы, пирогов и селедки с луком делался веселый, румяный, и пел:
- Отчего ты, лысый,
Без волос остался?
Оттого, что рано
С девками спознался!
Тетя Люда, дедушкина жена, приносила из угловой комнаты свой баян. Мама и все гости быстро выходили из-за стола, чтобы танцевать, а бабушка торопливо скатывала рулетиком длинную полосатую дорожку на полу.
Боречка сначала грустил за столом, а потом начинал медленно петь скучным голосом свой любимый "Марш целинников":
- Едем мы, друзья-аааа
В дальние края-аааа...
Станем новосёлами
И ты... и я...
Кате слышалось:
"Станем невесёлыми
И ты... и я..."
Дедушка и Боречка пытались перекричать друг друга:
- Как в колхозе "Зверево"!
Зарезали мерина!
Кому - сиськи! Кому - бок!
Председателю - пупок!!!
- Мммммы пришли чуть свеееет...
Друг за друуугом... вслеееед...
...Нам вручил путёвку
Ком-со-мооооооооольский комитеееееееееет...
Едем мы, друзья-аааААААААА...
Тетя Люда каждый раз показывала гостям синюю коробочку с Боречкиным орденом за целину.
- Во какой сынок!Теперь абы только женился, - шептала она соседкам. - Как только поженится - можно спокойно и умереть.
Катя представляла себе Боречкину свадьбу, как он скучает за столом возле белой кружевной невесты - а рядом, на дедушкиной оттоманке, с удовольствием умирает румяная тетя Люда, с баяном в обнимку.